апомним: и то, и другое - национальная и историческая идентичность - это самые глубокие корни, питающие жизнь любой общности людей и превращающие ее из просто общности в национальную и историческую, способную творить не историю вообще, а свою собственную, соответствующую своим архетипам социальности, культуры, духовности, своей иерархии ценностей и смыслов существования в истории. Ценности идентичности - это главные святыни истории, вне которых нет самой истории, ибо историей каких ценностей и какого национального субъекта она будет, если не будет самих ценностей национальной и исторической идентичности и, следовательно, самой нации. Нация - это общность, осознающая и утверждающая себя в качестве нации только через общность национальных святынь, только через общность национальных и исторических идентификационных основ.
Но именно они, и в этом парадокс российской истории, стали объектом варварского разрушения на протяжении почти всего XX столетия и в особых масштабах и с не меньшей безответственностью в начале и конце столетия. Увы, но от этой констатации теперь уже не уйти: Октябрь 1917 и Август 1991 - это как раз те знаковые события отечественной истории, сыгравшие главную роль в том идентификационном кризисе - национальном и историческом, в котором оказалась современная Россия. К ним и только к ним восходит начало действия тех двух тенденций развития, определивших духовную и идеологическую ситуацию в современной России, как близко стоящую к аксиологическому коллапсу и дезинтеграции базовых структур идентичности в истории, чреватыми последствиями безосновного бытия в истории - предтечи коллапса самой истории.
Первая тенденция связана с кризисом влияния вненациональной идеологии марксизма. По-своему объясняя и упорядочивая мир и в ряде случаев достаточно адекватно, марксизм представляет собой одно из учений, и не самых последних по своему фактическому влиянию на ход мировой истории. С позиций здравого смысла, а не ангажированности очередной политической конъюнктуры, в нем нет ничего сверхпредосудительного, никаких особых оснований для особого отношения к нему, будь-то со знаком плюс или со знаком минус. В марксизме вызывает возражение не только и не столько сам марксизм, сколько маниакальное стремление на протяжении почти всего XX века придать ему статус и масштаб идеологии, претендующей на выражение базовых ценностей идентичности исторической и национальной России, на придание ему чуть ли не сакральных смыслов и значений. Это выглядит уже больше смешным, чем трагичным, но было время, когда К.Маркс был признан чуть ли не в качестве новой Мессии, избранником стал пролетариат, церковь заменила коммунистическая партия, вторым пришествием Иисуса Христа стала социалистическая революция; адом - власть капиталистов, тысячелетнее царство - коммунизмом. Аналоги напрашиваются и далее: священное писание - «Капитал», катехизис - «Манифест коммунистической партии», много общего в приемах интерпретации и комментировании текстов классиков марксизма с текстами священного писания и священного предания; в разделении всех на «пламенных революционеров», членов партии и просто население просматривается деление на духовенство, клир и просто мирян; наконец, непогрешимость коммунистических вождей сродни непогрешимости отцов церкви. При всей условности такого сравнения, оно делает предельно прозрачной ту духовную мутацию, которая навязывалась России на уровне ее духовных и культурных архетипов и направленной на их преодоление в качестве национальных.
Вторая тенденция не глубокого, новейшего исторического залегания, но оказавшаяся под стать первой. В новых исторических условиях, отягощенных полномасштабным системным кризисом, поразившим основные жизнеопределяющие стороны бытия российского общества, начиная от экономики и кончая ментальными структурами, были предприняты отчаянные попытки навязать стране и нации в качестве новых ценностей национальной и исторической идентичности вновь вненациональные - ценности либерализма. Никто не будет спорить с тем, что для страны, выходящей из тоталитарных тупиков исторического бытия и развития, именно либеральные ценности в их классическом наборе - от принципа разделения властей и до прав человека - являются наиболее адекватным социально-экономическим и политическим инструментарием для реформирования общества. Но не для изменения же типа его цивилизации, культуры, духовности - национального в истории и исторического в нации.
Ведь ни социалистические, ни либеральные ценности, строго говоря, не являются цивилизационными и поэтому не могут принять статус этнокультурных и, соответственно, национально идентификационных. Одна нация отличается от другой и утверждает себя в качестве определенной нации не благодаря социалистическим или либеральным ценностям. Они принадлежат к формационной, а не к цивилизационной исторической реальности и, следовательно, выступают стадиальными ценностями, которые появляются на определенной ступени социально-экономического развития общества и на определенной ступени исчезают. В отличие от них, собственно, национальные - никуда не исчезают, ибо с исчезновением их, как национальных, исчезает сама нация, а вслед за ней и сама история, как определенный исторический тип развития определенной локальной цивилизации.
Тем удивительнее, что после Августа 1991 принципы демократии и открытого общества были использованы в первую очередь в качестве средства слома основ национальной идентичности России и в ней - русской нации. Стало принятым считать, что для того, чтобы открыться всему миру, обязательно нужно войти в «цивилизацию», то есть в западную цивилизацию, а для того, чтобы войти в чужую цивилизацию, надо до предела, если даже не запредельно демократизировать и либерализировать российское общество, а для того, чтобы осуществить и то и другое, почему-то необходимо отказаться от базовых структур своей национальной идентичности - исторической, культурной, духовной, от основ локальности своей цивилизации.
то абсолютно извращенная связь и взаимозависимость, но именно поэтому с абсолютно разрушительным потенциалом по отношению к России, реализация которого в очередной раз превратила Россию из самоцели исторического творчества и развития в средство и того и другого. В само основание реформирования России, ее назревшей либерализации была положена невменяемая и по своей сути антинациональная идея, предполагавшая за каждый этап и за каждое достижение в либерализации России платить отказом от части основ национальной идентичности, вплоть до предательства национальных интересов и святынь.
Обо всем этом стоит сказать особо, так как России уже второй раз за одно столетие наряду, а в ряде случаев и вместо исторической модернизации навязывают изменение типа цивилизации, самоопределение в истории вне базовых структур ее цивилизационной и национальной идентичности. Первый раз, после Октября 1917 речь шла о коммунизации России - о превращении России в средство становления новой всечеловеческой цивилизации, основанной на принципах классовой идентичности и исключительности. Это цивилизационный проект становления единого человечества поверх всех и всяких национальных различий, с опорой только на принцип классовой солидарности - так называемый «пролетарский интернационализм». Но пролетариат - классовая, а не этническая категория, а потому лишенная признаков конкретной культуры. Это субъект формационной, а не цивилизационной исторической реальности и логики истории и только уже в силу этого не способный к цивилизационному объединению человечества.
Но, несмотря на это, ставилась и решалась задача по объединению всего человечества только идеей социальной справедливости, только на базе формационных свойств и качеств общества, при полном игнорировании цивилизационного многообразия мира. Но человечество нельзя объединить только экономическими, социальными или политическими идеями и средствами. Необходим еще и цивилизационный объединительный потенциал, необходимо объединить еще и разные культуры, формы социальности и духовности, разные способы проживания себя в истории и истории в себе - разные типы цивилизационного бытия и развития в истории, что не по силам даже Богам.
Второй раз, после Августа 1991 речь шла уже о западнизации России. В этой связи уточним: насколько можно судить по итогам развития страны в самом конце XX столетия, речь шла не просто об освоении технологического и социокультурного опыта исторического развития Запада, что абсолютно естественно и даже неизбежно в современных исторических условиях, когда любой модернизационный проект в истории так или иначе, но в итоге оказывается сопряжен с обращением к западному опыту исторического развития. Речь шла о банальностях эпигонского проекта превращения России в элемент западного цивилизационного универсума. Именно его цивилизационные стандарты, без особых на то оснований, были приняты за общечеловеческие, а потому и за единственно возможные для подлинно цивилизационного существования в истории. На этой основе России в очередной раз было отказано в исторической и цивилизационной самодостаточности, поиск которых на этот раз был связан с идеей нового цивилизационного переворота - нового разрушения, хаотизации и преодоления национальных архетипов в истории.
При этом оба проекта цивилизационной идентичности России - коммунизации и западнизации России - несмотря на различия в их цивилизационной направленности, есть проекты разрушения основ локальности российской цивилизации и, прежде всего, ее русского национального ядра. Их объединяет идея исторической, цивилизационной, культурной и духовной неполноценности национальной России, идея ее преодоления в истории как России. Отсюда и общность процессов интернационализации русской нации, и в том и в другом случае принявших безбрежный масштаб и характер, близкий к тому, чтобы превратить нацию в этнографический материал истории для новых цивилизационных экспериментов в России и над Россией.
аким образом, современная Россия оказалась в своеобразной цивилизационной ловушке, образованной столетней практикой навязывания стране и нации вненациональных принципов национальной и исторической идентичности и основанного на них исторического развития. Итог у всех перед глазами: колоссальная дезориентация в основополагающих принципах национального и исторического бытия, далеко зашедший процесс денационализации нации и как его неизбежное следствие - превращение русской нации в потерянную нацию потерянной страны в потерянной истории.
Речь идет о периодически повторяющемся сбросе страны и нации - России с ее исторических рубежей, рубежей достигнутого в истории ценой беспримерного труда, неимоверных лишений и неисчислимых жертв, о странной, если не сказать больше - патологической практике отказа от необходимости считаться со сложившимися историческими реальностями, продолжения заложенных в ней лучших тенденций развития, от исторической преемственности как таковой. И поскольку речь идет именно об отказе продолжить историю России как России, то постольку речь идет о предательстве в истории и самой истории, всякий раз начинающегося с предательства национального в истории и исторического в нации, в этих, явно затянувшихся процессах мы рискуем уже самими основами существования нации в истории и не только демографическими, угрозы которым только сейчас по-настоящему начинают осознаваться обществом. Под угрозой хаотизации и преодоления в истории оказались ментальные структуры нации, базовые ценности идентичности, отвечающие за духовные основы нации и истории в основах человеческой души - за архетипические основы национального бытия в истории. Вопрос приобрел статус экзистенциального - о бытии и небытии России и в ней русской нации и как нации и, тем более, как русской.
В связи с этим стоит обратить внимание на ситуацию идеологического абсурда, в которую оказались втянутыми и страна, и нация после Августа 1991, если воспользоваться физическими аналогиями, в ситуации идеологического вакуума. Это состояние - норма для физической реальности, но не для социальной, которая не терпит пустоты. Кроме того, уже в своих физических свойствах вакуум - явление крайне не стабильное, из которого может появиться все что угодно. Он принципиально не прогнозируем в своем поведении. Все эти свойства физического вакуума во сто крат усиливаются процессами вакуумизации социальной реальности, прежде всего ее идеологической составляющей, когда поведение общественного организма становится близко стоящим к хаотическому в силу идеологической хаотизации его сознания.
Лишенное идеологии и идеологических императивов, оно превращается в мечущееся сознание, в сознание «без руля и без ветрил» в пространстве собственной истории и только потому, что в очередной раз дистанцируется от него как национального, и только постольку, поскольку в который уже раз ищет духовные основы своего бытия во вненациональных ценностях, целях и смыслах истории, отчужденных от их русско-российской сущности. В этом смысле крайняя нестабильность той истории и того общества, в которых мы живем, имеют выраженные ментальные и идеологические причины. Мы не можем обустроить собственное сознание, куда уж обустраивать Россию, цивилизационный, исторический и национальный феномен которой мы так и не удосужились по - настоящему осмыслить и понять. Отсюда и хаос эмбриональных представлений о России, идеологическая децентрированность сознания, которое, живя формами своей объективации, на этой основе децентрирует и хаотизирует всю ткань российской социальности. В итоге она получается НИКАКОЙ, ибо в ней все становится возможным, так как никаких ценностных и смысловых ограничений не испытывает то сознание, которое живет и объективирует себя в России. пределяющую роль в процессах хаотизации сознания и вслед за ним и на его основе самой социальности сыграла идея тотальной деидеологизации общества. Она стала частью общего проекта цивилизационного переворота в России, слома базовых структур ее цивилизационной, исторической и национальной идентичности в конце ХХ столетия. В определенных границах, в основном тех, которые определялись целями и задачами преодоления моноидеологического диктата коммунистической идеологии и на этой основе крайней заидеологизированности общества, идея деидеологизации была продуктивной идеей. Но она несла в себе элемент абсурда, а потому и была доведена до абсурда, до идеи преодоления идеологии вообще. Естественно, это не удалось и никогда не удастся сделать. Но, несмотря на это, сделано было главное: идеологическое поле России было перепахано так и настолько, с такой глубиной и беспощадностью, что было лишено всех духовных приоритетов, идеологических императивов и вслед за этим на этой основе центров духовной и идеологической консолидации. И самое неожиданное и от этого еще более трагическое: обществу был навязан запрет на различие и оценку общественных явлений и идей с точки зрения истины и лжи, добра и зла, справедливости и несправедливости, закона и беззакония, нормы и патологии... Больше и хуже того, под все это, под всю эту гремучую вселенскую смесь, разрушающую все формы нормального проявления здорового сознания, была подведена даже философская идейно-теоретическая база, отдающая свойствами крайнего декаданса, вплотную граничащего с диагнозами клиники. Ее самыми распространенными проявлениями стали:
1. Отрицание наличия любой иерархии и в любых ценностях, даже в нравственных, провозглашение их абсолютной относительности и даже виртуальности. Более того, в культуре вообще была предпринята попытка перевернуть и превратить ценности в антиценности, а антиценности в основные, доселе «скрытые» ценности. Всяческие патологии и явные аномалии, будь то феномен безумия, сексуальные извращения или культурные маргиналии начали приобретать статус «сверхценностей» и норм «истинного» бытия.
Через вроде бы безобидную ссылку на то, что подобные явления раньше незаслуженно игнорировались общественным сознанием, происходит своеобразная ценностная реабилитация исподнего дна человеческой души и патологических форм социального существования. Норма и аномалия как бы уравниваются; более того, патология даже превозносится как нечто сугубо оригинальное и нестандартное, воплощающее дух истинной человеческой свободы. 2. Истина трактуется как вредная и подавляющая свободу «метафизическая фикция», ибо образы мира и виды знания в головах людей неизбежно субъективны, а потому и неизбежно плюралистичны. Они полностью определяются принятыми правилами своеобразной языковой игры, так называемыми «структурами дискурса». Стремление же какого-либо знания (даже логико-математического!) претендовать на статус истинного есть знак его тоталитарных претензий на власть и господство.
3. Что касается конечной цели и смысла человеческого бытия, то в качестве таковых провозглашается умение свободно и иронично играть в разнообразные языковые конструкции (художественные, политические, научные, философские...) в условиях абсолютного ценностного и познавательного релятивизма. В итоге человеческое бытие оказывается абсолютно безосновным, лишенным глубины, текучим, случайно-событийным, а потому, в конце концов, глубоко бессмысленным. В таком «децентрированном» мире не просто все возможно, но именно потому, что все возможно, в нем ничего не имеет ни меры, ни ценности, ни смысла.
Каков же социальный, политический и, главное, выражающий их сущность идеологический итог? Под видом равенства всех истин и всех ценностей общество было втянуто в состояние, близкое к нравственному помешательству, лишено духовных и идеологических приоритетов. А если таковых нет, то не только все возможно, но и нет центров для консолидации общества, оно социально атомизируется и распадается, становится чрезвычайно удобным для проведения любых реформ, любой приватизации, любыми средствами и любой социальной ценой, для навязывания любых ценностей, целей и смыслов бытия, вплоть до разрушающих сами основы бытия. И все это превращается в досягаемую реальность в том обществе, которое лишают основ идеологического сознания, под лозунгом свободы от идеологии, делая его зависимым от самых низменных идеологических форм, от произвольных и маргинальных идеологем. Это ближайший результат деидеологизации общества. И уже только поэтому идея деидеологизации общества в своей главной сути оказалась ложной и чрезвычайно разрушительной идеей, так как навязала обществу отказ от того, без чего оно просто не может существовать - идеологии.
В самом деле, идеология - неустранимый феномен сознания. Отражая всю гамму общественных явлений и процессов, идеология дает им оценку с определенных субъектных позиций - национальных, государственных, социально-классовых в целях их направленного изменения в интересах всегда определенных субъектных сил истории. Идеология всегда центрирована на их понимание и оценку, а потому завершается системой ценностей и ценностных ориентаций общества. Она есть ценностная сфера общественного и индивидуального сознания. При таком понимании идеологии и ее места в обществе общество просто не может быть вне идеологии, ибо оно не может быть вне интересов и ценностей, вне процессов их осознания, неизбежным результатом которого и становится идеология.
Вот почему идея тотальной деидеологизации - очередная иллюзия, так как на самом деле процессы, которые навязываются такой идеей, завершаются либо тотальной хаотизацией, либо банальностями переидеологизации общества и его сознания. Сознание человека вообще не терпит пустоты, так как всякое умаление одной системы ценностей неизбежно будет приводить к усилению другой, иной идеологии. И весь вопрос в этой связи заключается лишь в том, какая идеология заполнит эту пустоту, в данном случае после краха вненациональных идеологем. С учетом трагических итогов векового искушения ценностями национально анонимного и беспочвенного существования в истории, есть все основания рассчитывать на то, что образовавшуюся духовную и аксиологическую пустоту заполнит идеология национального возрождения России и, следовательно, идеология национальной и исторической России. Она должна стать базой, надстраивающей над собой и форматирующей под себя любые другие идеологические проявления и процессы в обществе - любые, начиная от крайне левых и кончая крайне правых идеологем. Ибо в этой жизни все проходит, но Россия - историческая и национальная Россия должна оставаться, неизменным сохраняя свою локально цивилизационную суть - национальную, культурную, духовную. Но на этом пути обретения национальной идеологии для идеологического и духовного обеспечения национального возрождения есть серьезные препятствия. И главное из них сводится к отсутствию в России условий для становления полноценной национальной идеологии. Для своей реальности в истории она нуждается как минимум в реальности субъекта-носителя идеологии - нации, ибо развитая национальная идеология - плод развитых наций. В истории закрепляется и получает развитие только то, что закрепляется и получает развитие в человеческом сознании, усваивается общностью людей и превращается в основу бытия их сознания и вслед за этим в основу их бытия в самой истории. Русские же в России - население, пока еще населяющие эту страну, а не нация, осознанно творящая свою историю как национальную, ибо в итоге всех экспериментов над национальными основами бытия русских в России и России в мире нация оказалась отчужденной от ценностей национальной идентичности в масштабах чрезвычайно опасных для самих основ национального бытия в истории.
И вместе с тем, если у России еще есть свои национальные и государственные интересы, то они неизбежно должны и будут осмысливаться в национально-государственных формах. Если таких интересов нет, уже нет или вообще нет, то нет необходимости и в национально-государственной идеологии. Но в том то и дело, что они, национально-государственные интересы, пока еще есть, так как пока еще есть Россия. Уникальность переживаемой исторической ситуации в том и заключается, что после Августа 1991 у власти в России оказалась власть, лишенная внятных идеологических приоритетов, если не сказать точнее - идеологии вообще. Власть, лишенная идеологии, идеологического обеспечения собственной власти - это противоречие в определении, это власть, никого и ничего не представляющая, кроме собственных претензий на власть.
этом суть идеологической трагедии Августа 1991: если коммунистическая власть, ее идеологическая трагедия состояла в излишней заидеологизированности власти, то трагедия новой власти заключается в другой крайности - в излишней деидеологизации. Ее проявления достаточно многообразны, а последствия не столь безобидны, как может показаться на первый взгляд. Ведь произошло нечто из разряда явно несуразного: государство и власть на целое десятилетие полностью или почти полностью устранились от формулирования, каких бы то ни было национально и социально значимых приоритетов развития, помимо тех, которые навязывались шокирующей приватизацией, устранились от внятного проявления своей позиции по главным жизнеопределяющим вопросам бытия, от расстановки каких бы то ни было акцентов и, в первую очередь, нравственных. Государство и власть нравственно устранились из истории, просто ушли из нее в качестве субъектов нравственного бытия истории. И это, разумеется, не случайно, так как с самого начала реформ власть начала дистанцироваться от главных центров идеологического самоопределения в истории России - от центров исторической и национальной России, от ценностей цивилизационной, исторической и национальной идентичности России и в ней русской нации. И это закономерно, так как у власти в России в очередной раз оказалась вненациональная Россия, которая вновь начала искать ценности идентичности и источники идеологического самоопределения в истории по ту сторону национального и исторического бытия России - в абстракциях от общечеловеческого в истории или в идеологемах иных цивилизаций и культур, а в ряде случаев не делая даже и этого, ошибочно полагая, что власть сама по себе уже есть идеология.
Но это, если и идеология, то идеология либо «хапка», либо идеологического обеспечения возможности любых форм исторического творчества в России, с любой их направленностью, вплоть до идеологического обеспечения разрушения России. И это не должно удивлять, так как вненациональная идеология, или идеология, не сочетающая себя с национальной - это всегда форма утопического, а потому разрушительного сознания, формирующегося вне поля ценностей подлинной идентичности.
Безнациональность, как осуществляемое начало общественной жизни, есть неосуществимое начало, это царство не жизни, а смерти, царство абстракций, оторванных от реальной жизни, то, чем традиционно страдает русское интеллигенствующее мировоззрение - доведенное до конца отвлеченным построением жизни. Оно лежит и в основах русского коммунизма, и русского либерализма - если не полное, то близкое к нему отрицание и отвержение действительности совершающегося, большинства ценностей, выстраданных собственной историей, конкретностью собственной национальной жизни.
А ведь истинные ценности не могут быть вне конкретной истории, культуры, духовности, вне национальной субъектности и национальной среды. Они не могут не быть подчинены императивам национального, а значит и локально цивилизационного бытия в истории. Это так же справедливо, как и то, что все модернизационные процессы в истории всегда подпитывались ценностями национальной идентичности, вырастали из глубин национального духа, культуры и истории. Это многое объясняет в доселе скрытых причинах провала реформ младореформаторов, как реформ, начисто проигнорировавших локально цивилизационную специфику России. В историческом падении современной России задействованы куда более глубокие причины, чем те, которые просматриваются через ошибки, иллюзии и утопии экономического, социального и политического инструментария реформ. Они, ко всему прочему, оказались не идентичными более глубокой исторической реальности - цивилизационной, стали покушением на ценности идентичности национальной и исторической России, попыткой их преодоления в истории. Вот почему так и не удалось сформулировать идеологию реформ, особенно их социальные и национальные смыслы, ибо они стали реформами в России, но не для и во имя Великой России. В идеологическом отношении они оказались неподготовленными и пустыми, что необычайно осложнило их осуществление. Огромный духовный потенциал нации оказался невостребованным и он не мог быть востребован, так как реформы полностью проигнорировали национальное начало России, а по ряду моментов развязали самую настоящую войну против него. итоге Россия начала проигрывать историческую модернизацию и как ее составную часть - конкурентную борьбу за лидерство в мировой истории и не потому, что она - Россия, а потому, что ей не дают стать Россией, исповедовать ценности собственной национальной идентичности, развиваться на базе саморазвития основ локальности собственной цивилизации, генетического кода собственной истории. Идеология реформ не может базироваться на предательстве основ собственной цивилизационной, исторической и национальной идентичности. На этой основе она превращается в идеологию исторического погрома и поражения России в истории. Таким образом, перед современной Россией стоит задача первостепенной исторической важности - соединить все процессы реформирования России с ее национальной и исторической почвой, локально цивилизационной спецификой. Только так и на такой основе Россия может войти в процессы исторической модернизации в экономике, политике, социальности, в самих основах своей национальной культуры и души. Победить в модернизационных процессах можно только оставаясь Россией. А это невозможно сделать без опоры на национальную идею России, без мобилизации национального потенциала развития в истории, без опоры на национальную духовность, национальные святыни и символы Веры. Следовательно, реформы, направленные на историческую модернизацию России, неизбежно должны стать частью национальной идеи России, поднять себя до ее уровня, как духовного основания и идеологического обоснования целей, средств и конечных смыслов реформ. И только так и на такой основе они смогут стать средством национального возрождения - возрождения Великой России.
Н.Г.КОЗИН